После карантина в Казахстане вероятен рост числа разводов, считают психотерапевт Валентина Овчинникова и психолог Светлана Коржова.

– Знаменитый психиатр Зураб Кекелидзе недавно говорил о проблеме, которую создает карантин. Супруги видят друг друга весь день, а не как привыкли – утром и вечером. И это несет в себе большой конфликтный потенциал: у людей нет навыков такого тесного общения. С другой стороны, говорят, что в некоторых карантинных странах презервативы стали дефицитом. Так как же вынужденная замкнутость может влиять на семейные отношения?

– Я считаю, что влиять она может двояко. И не сам карантин, а та база, которая есть в семье, – говорит Валентина. – Если в ней до того были терпимые, доброжелательные отношения, то тогда, действительно, необходимость проводить все время вместе может породить нужду в презервативах. Если же хорошие отношения в семье поддерживались за счет того, что супруги мало общались, только утром и вечером, то, возможно, мир в семье поддерживался иллюзией. А во время карантина все конфликты, от которых супруги уходили, но которые существовали, обостряются. Тогда этот экстрим в виде карантина может стать тестом на дальнейшие отношения.

– Конечно, семья с хорошими взаимоотношениями с карантином справится, – комментирует Светлана. – Но жизнь показывает, что база в среднем у нас в обществе не самая благоприятная. У людей нарастают внутренняя паника и напряжение, а на таком фоне взаимоотношения в семье будут проходить серьезную проверку. Думаю, у нас после отмены карантина будет заметный рост разводов, как и в Китае. Там это в публицистических источниках уже фиксируется. Но до подбивки статистики, конечно, еще рано.

– В обозримой ретроспективе, если не забираться в средние века с их чумой и холерой, бывали масштабные карантины? Как вели себя люди в подобных ситуациях?

– Самый близкий пример, хотя и не такого масштаба, – это, наверное, эпидемия холеры в 1970-х годах в Украине, – считает Валентина. – Там был жесткий карантин, но информация об этом по тогдашней практике скрывалась. Я знала об этом, потому что моя мама была инфекционистом. Одесса была изолирована, в том числе с помощью войск. И это в августе! Там осталось немало отпускников, которые не сумели выехать домой. Как вели себя люди? Народ был недоволен, и, как всегда в таких случаях, находились желающие не подчиняться требованиям карантина. Пытались по морю на лодках сбежать из зоны его действия. Возник нелегальный бизнес по вывозу, такса была 25 рублей с человека. Большущие по тем временам деньги! Так что люди не меняются.

– Психика сохраняет свою популяционную устойчивость, но в сложные времена мы более склонны паниковать, быть менее сдержанными, проявлять негативные эмоции, особенно в семейных отношениях, – продолжает беседу Светлана. – Психика остается константой. Но психологическую устойчивость можно тренировать, чтобы сохранять ее не только внешне, что многим удается, но и внутренне. Человек нередко уговаривает себя: все хорошо, карантин скоро пройдет, мы с этим справимся! Но телесные реакции с этим спорят: у кого-то сердце начинает болеть, давление скачет, панические атаки…

– Можно ли оценить, насколько много у нас по-настоящему сдержанных людей, а сколько способны на срывы?

– Мне кажется, что наше население, то есть те, кто живет на большом постсоветском пространстве, более устойчиво к подобным историям, чем европейцы или американцы, – рассуждает Валентина. – Мы исторически живем в условиях, которые требуют больших усилий и адаптации. Плюс историческая память о всяких тяжелых испытаниях – войнах, репрессиях. Перед лицом общих опасностей люди умеют объединяться. Может быть, это сыграет свою роль в нынешней ситуации. Я не вижу у людей широкой выраженной паники. Конечно, в любом обществе всегда есть люди, у которых происходят срывы.

– Одни люди принимают официальное объяснение происходящего: коронавирус очень опасен и надо сидеть в карантине. Другие относятся к этому скептически. Кого из них больше, на мой взгляд, вопрос открытый. Но почему возникает такой разрыв?

– Во-первых, играет роль наличие различных источников информации, которые транслируют разные точки зрения, – отвечает Валентина. – Исторически такого информационного плюрализма не было. Это ответ, почему одни верят, другие нет. Но есть второй вопрос: среди тех, кто верит в опасность заразиться, одни ведут себя спокойно, а другие живут в формате сильной фобии. Вот это определяется тем, на какую личность ляжет та или иная информация. Если человек мыслит трезво, настроен на позитив, то он и реагирует соответственно. Почему мы боимся коронавируса? Потому что в СМИ постоянно пишут о высокой смертности от него. А людей, не боящихся смерти, не бывает. И в результате возникает тревога, с которой каждый справляется по-своему. Если смотреть статистику смертности от различных заболеваний, то можно увидеть, что от многих смертность выше, чем от коронавируса. Просто мы этого не знаем. А вот это знание про коронавирус и порождает тревогу. Возможно, если бы людей просто посадили на карантин, не подчеркивая, сколько людей каждый день умирает от этой болезни, было бы спокойнее. С другой стороны, я считаю правильным выдавать всю информацию, чтобы люди ясно понимали, что происходит.

– Что касается представителей группы «Не верю!», то, на мой взгляд, она пополняется за счет двух категорий, – добавляет Светлана. – Первая – это те, кто сам не сталкивается ни с чем плохим и абсолютизирует это. У меня на днях был разговор с пациенткой, которая сказала, что ни среди ее знакомых, ни среди знакомых знакомых нет ни одного человека, который бы заразился и умер. И это, конечно, подпитывает сомнения. С другой стороны, есть люди, которые проявляют протестную реакцию на любую подобную информацию.

– Поговорим о тех, кто принял угрозу всерьез, но без истерики, сидит в карантине и не нарушает его. Надолго у них хватит терпения?

– Есть этапы реакции на любую экстремальную ситуацию, – говорит Валентина. – Первый – это отрицание. Он, по-моему, уже проходит. Потом гнева – за что нам это? Возможно, вскоре мы перейдем к этому этапу. Но затем все равно наступит понимание и принятие ситуации. Я думаю, что больших взрывов агрессии не будет. Конечно, если карантин продлится долго, то, сколько мы можем выдержать, сказать сложно. Но думаю, что много. Великую Отечественную войну ведь выдержали. Психологическая сущность человека не меняется, а состоит в потребности выжить.

– В Алматинской области люди подрались в очереди за пособием. В России после сугубо бытовой ссоры человек застрелил пятерых… Это не проявление срывов?

– Не думаю, что это результат карантина, – считает Валентина. – Если бы мы акцентировали внимание на таких событиях без коронавируса, то тоже сказали бы, что общество поразил вирус агрессивного поведения. Подобное, к сожалению, происходит всегда, но по-разному воспринимается. Когда я работала в сфере судебной психиатрии, то поражалась, сколько вокруг нас совершается вопиющих преступлений. Но, поменяв работу, я уже не думала об этом.

– Надеюсь, что мы и через два-три месяца не увидим ни сопротивления, ни агрессии, и все это закончится, – добавляет Светлана.

– Но у людей сейчас сразу два раздражителя. С одной стороны, карантин, повлекший изменение образа жизни. С другой – осознание угрозы потери работы, зарплаты… Что будет, когда это все начнет восприниматься сильнее?

– Когда произойдет осознание всех потерь, это будет уже депрессия... – ответила Валентина.

Автор: Ярослав РАЗУМОВ
Источник: «Экспресс-К»